С Hand to Hold беседуют журналист Алина Фаркаш и психолог Светлана Охотникова
Предупреждение: в материале содержатся упоминания о самоповреждении, которые могут расстроить ряд читателей. Если вы в данный момент чувствуете себя психологически ранимыми, возможно, вам стоит воздержаться от прочтения статьи. 18+
1 марта – День осведомленности о самоповреждающем поведении или селфхарме ( от англ. self-harm), который призван разрушить распространенные стереотипы, касающиеся этой проблемы, и помочь тем, кто живет с ней.
По данным организации Young Minds, более трети молодых людей в Британии (от 16 до 25 лет) в тот или иной отрезок жизни занимались селфхармом.
Врачи беспокоятся, что эта проблема все «молодеет», и за последний год число детей предподросткового возраста (от 9 до 12 лет), госпитализированных с последствиями селфхарма в Британии, удвоилось, такие данные приводит газета Independent.
Самоповреждающее поведение – это нанесение себе порезов, ударов и ожогов и другие способы причинения себе боли, а также намеренное отравление. Некоторые специалисты добавляют в эту категорию переедание или отказ от сбалансированного питания и чрезмерные физические нагрузки.
Невидимые оранжевые ленточки
Согласно данным в интернете, чтобы повысить осведомленность о селфхарме, люди носят оранжевую информационную ленту, пишут “ЛЮБОВЬ” на руках, рисуют бабочку на теле, носят специальные браслеты. Но, честно говоря, заметить эти проявления солидарности с людьми, которые сталкиваются в своей жизни с самоповреждающим поведением, довольно трудно. О пережитом предпочитают молчать и те, кто в силу разных причин занимался или занимается селфхармом, и их близкие.
Журналист и блогер из Израиля Алина Фаркаш - одна из немногих, кто открыто говорит о собственном опыте селфхарма. Мы спросили ее, в чем причина замалчивания этой проблемы?
“Я думаю, из того, что я сама видела и с чем сталкивалась в личных разговорах, люди боятся это обсуждать с другими родителями. Они скорее обсудят, что дочка забеременела или употребляет наркотики”, - считает Алина Фаркаш.
“Людям кажется, что, если, условно говоря, ребенок употребляет наркотики, то это плохая компания, его научили другие. А если хороший ребенок, явно не имеющий каких-либо асоциальных факторов, внезапно начинает что-то с собой делать дома, тихо, сам с собой, все родители – я не знаю родителя, который бы не решил: “Господи, до чего же я довел ребенка? Как ему плохо со мной! Что я за такое страшное чудовище, что мой ребенок делает это? Где я не уследил?”.
Это кажется настолько необъяснимым, запредельным, люди не находят себе ни одного оправдания. Вы знаете, что интеллигентные современные родители всегда найдут, за что себя винить. Плюс они боятся, потому что про это очень мало информации, мало пишут. Каждый думает, что это что-то запредельное. Мне про это рассказывали по такому страшнейшему секрету, как будто я сейчас в ужасе отшатнусь и убегу от этого человека, потому что у нормальных людей дети так не делают”, - говорит Алина Фаркаш.
Детский и семейный психолог Светлана Охотникова тоже считает, что тема селфхарма мало освещается для широкой публики.
“Про нее ходит много легенд, что селфхарм – это предтеча самоубийства, что это что-то очень стыдное, очень плохое”, - говорит Светлана Охотникова.
“Но на самом деле селфхарм и самоубийство – это очень разные вещи. Надо понимать, что люди ранят себя, чтобы компенсировать физической болью боль внутреннюю".
"А еще ранят себя, когда при депрессии возникают такие ощущения, как деперсонализация и дереализация. Это две вещи, которые при депрессии довольно часто возникают. При деперсонализации пропадает как бы ощущение своего собственного физического тела. И нужны какие-то очень мощные сильные физические стимулы, чтобы снова его почувствовать. Чтобы почувствовать, что я – это я, и я внутри своего тела, не где-то там витаю, что все, что происходит – это происходит со мной. То есть, я вижу в этом две функции – вернуть чувствительность собственному телу или скомпенсировать внутренние болезненные ощущения”, - объясняет психолог.
Проблемы из детства
Алина Фаркаш вспоминает, почему в детские годы начала причинять себе вред.
А.Ф. –Тут очень сложная штука: у меня очень тяжелые отношения с мамой. Со стороны у нас была очень нормативная семья, и все родители и подруги всегда завидовали тому, какая у меня мама, но она – очень жесткий абьюзер, мне было очень тяжело с этим смириться.
Я думаю, что тут действовало два фактора. Если бы мама была просто тупым, жестоким абьюзером, то я бы, возможно, немножко очерствела бы и сейчас писала бы посты в интернете: меня тоже били, но зато я человеком выросла. Так как маму как раз очень сильно носило от бесконечной нежности до внезапной жестокости, когда меня могли просто ночью выволочь из кровати и начать бить лицом об стену, то есть при том, что я не понимала, в чем дело, а буквально вечером меня обцеловывали и обнимали и рассказывали, какая я красавица. А потом ты спрашивала: “За что?” И мама долго говорила: “Ты сама должна понимать”. Такие острые изменения туда-сюда очень изводили, я всегда боялась, не понимала, в какой момент это начнется, то есть “минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь”.
- Насколько окружающие все это замечали?
А.Ф. - Окружающие этого не замечали. Я первую свою попытку самоубийства, очень детскую, малышковую, сделала в 8 лет. Это была зима, и окна были заклеены, я смогла открыть только форточку, а открыть полностью фрамугу я не смогла. А в форточку я не пролезла, я в ней застряла, и мне пришлось вернуться.
С мамой всегда надо было очень-очень осторожно, как с немножко сумасшедшими людьми себя вести, всегда надо было выбирать слова, чутко приглядываться, в каком она настроении. Соответственно, у меня мало было возможностей как-то выразить, выплеснуть весь тот гнев, ярость, обиду, все, что у меня было внутри. И поэтому после того, как я бросила попытку выброситься из окна, после восьми лет, после первого раза мне это стало страшно, и я пыталась отравиться. И у меня ничего не получалось.
В какой-то момент мама нашла у меня коробочку, забитую таблетками – у меня не было мест, где я могла иметь что-то свое. У нее не возникло никаких подозрений. Я помню, она звонила подругам и со смехом говорила: “Представляешь, вроде взрослая, 14 лет, а она играет в таблеточки. Видимо, ей нравится, что они разноцветненькие. Ну кто бы мог подумать, что она такая дурочка”.
Примерно год, полтора меня постоянно рвало, у меня постоянно были проблемы с желудком, то я засыпала неожиданно, но этого никто не замечал.
- Обычно, когда родители узнают, что ребенок занимается селфхармом, они в страхе бегут к специалистам, пытаются эту проблему как-то решить. Но вы с мамой к специалисту не пошли?
А.Ф. – Нет, конечно, у нее и мысли не было об этом. Понятно, что она была идеальной мамой, что у меня была идеальная жизнь. Закончилось все тем, что в 19 лет я ушла жить с мальчиком, причем еще очень долго я была под очень жестким контролем мамы. Она разрешила мне уйти только в соседний подъезд снимать там квартиру. Это был очень хороший мальчик. Он был для меня такой мамой – хотя он был молоденький – он носил меня на ручках, успокаивал, оберегал и так далее. Мы были вместе пять лет, и он мне дал то, чего мне не хватало. Первые два года я вздрагивала и защищалась при любом громком звуке. Но в целом, как только я вышла из этой ситуации, у меня прекратилось желание что-то с собой делать.
В следующий раз самоповреждающее поведение появилось тогда, когда мне снова показалось, что я нахожусь в безвыходной ситуации. Мне было около 35 лет. Это была уже абсолютно другая вселенная, но ощущение полного отсутствия выбора, полной зависимости от другого человека, других людей, было точно такое же.
- А другие люди - это ваша семья?
А.Ф. - Это были мои дети. Мы выбрали, наверное, неправильное время в нашей жизни для переезда из Москвы в Израиль. Мы до сих пор не поняли, что это было. Проблемы были с нашим младшим ребенком – дочерью. Она несколько лет просто не спала. У меня есть старший сын, он особенный, у него аутизм, и я знаю, что это такое, когда просто не спит ребенок. А вот как не спала наша дочь – это было что-то другое. Моя дочь оказалась высокочувствительным ребенком, помимо того, что она не спала, она просто отказывалась слезать с рук. Притом она супер-нейротипичная. Сейчас ей 7,5. Ей все легче и легче. Но до трех лет мы были в полном аду. Это совпало с переездом в Израиль. И так получилось, что мужу немедленно по работе пришлось вернуться в Москву. Я осталась в чужой стране с двумя детьми 9 и 2 лет.
Единственный выход для себя я видела, что мне надо умереть, а умереть - в отличие от подросткового возраста я понимала, что я не могу, потому что у меня дети. Это было еще более стрессовым фактором. Это было невыносимо физически и эмоционально, я просто не справлялась конкретно на физическом уровне. При этом я не могла себя успокаивать тем, что когда-то станет лучше. У нас квартира тогда была с маленьким садиком, там были такие декоративные камни, я взяла этот камень и долго колотила себя по рукам и по ноге. Как ни странно, это помогло. Я не воспринимаю это, как ужас-ужас, я воспринимаю ту ситуацию, которая привела к этому, как ужас. Это принесло облегчение, некий выброс эмоций.
- Я так понимаю, что вам этот ужас удалось преодолеть. Вы спокойно говорите об этом, значит, сейчас все позади?
А.Ф. - Я сейчас не очень спокойно могу вспоминать ситуацию с дочкой, потому что у меня все это еще болит и кровоточит. Но постепенно дочка подросла, и постепенно она хотя бы начала засыпать, примерно в три года. Она по-прежнему плохо спала, но этот ужас, когда мы 8 часов кряду носили ее на руках, он постепенно ослабевал. Мы так и не выяснили, что это было. Поэтому мы очень боимся рожать кого-то еще, потому что нам так и не сказали, что это, черт возьми, было.
Крик о помощи или мода?
По наблюдениям Алины Фаркаш, селфхармом занимаются в основном девочки и мальчики из так называемых “хороших семей”.
“Они не могут пойти и разгромить витрину магазина, потому что сразу представляют себе последствия, они не могут кого-то побить, что-то страшное сделать, даже побриться налысо или как-то иначе выразить свои бурные чувства”, - считает Алина.
Психолог Светлана Охотникова добавляет, что это могут быть дети тревожные, переживающие за свой социальный образ.
“Они боятся говорить о себе, показывать свою уязвимость и открыто просить о помощи. Это не обязательно плохой контакт с родителями, это может быть страх испугать родителей, принести им проблемы, их агрессия обращается на себя”, - объясняет специалист.
Светлана Охотникова говорит, что в последнее время селфхарм стал отчасти модным трендом среди подростков и иногда может носить разовый характер.
“Поскольку у нас говорить о психических заболеваниях перестало быть такой стигмой, то подростки часто обсуждают между собой, кто как себя чувствует, у кого депрессия, у кого тревожное расстройство. И некоторые вещи они принимают как тренд. Например, кто-то порезал себе руки, этим самым привлек массу внимания, ребенок думает: “О, вау! Неплохой способ решить свои душевные проблемы”. Он может попробовать это сделать для интереса”.
Если же постоянно появляются новые шрамы, пятна крови на одежде, значит, ребенок сигнализирует, что есть проблема, и надо попытаться ее решать, говорит психолог.
Что делать?
Если вы заметили у ребенка или подростка следы порезов, последнее, что родитель может сделать – это привлечь внимание к этому факту, считает Светлана Охотникова.
“Откровенное “боже, что это у тебя на руке, а ну-ка, покажи”, наоборот, вызовет у подростка чувство отторжения. Ведь они это делают, скорее всего, в том числе потому, что нет сил прийти к родителю рассказать.
Поэтому, когда родитель это замечает, он ставит своего подростка в очень непонятное положение. Плюс, надо понимать, что мы, родители, реагируем на такие вещи очень болезненно, очень эмоционально. И подросток еще и о нашу реакцию поранится”.
“Если думать о том, какую опасность селфхарм приносит, то я все-таки считаю, что это не самоубийственные вещи, хотя они сигнализируют о боли и депрессии, но в селфхарме есть опасность заражения ран. То есть, нужно помнить, что повреждение кожи может вызвать какую-то инфекцию”, - предупреждает психолог.
“Может быть, имеет смысл начать разговор с каких-то других вещей: “Я заметил, что ты грустишь в последнее время, как у тебя дела, может, мы о чем-то поболтаем, давай фильм посмотрим и обсудим”. То есть, начать окольными путями. Или, может, понаблюдать за тем, когда ребенок это делает. Пытается ли он это скрыть или наоборот. Посмотреть, разовая это акция или нет”.
“Eсли это продолжается долго, и ребенок никак не выходит на контакт, и вы видите, что у ребенка и другие проблемы – смена школы, локдаун, если ребенок дистанцировался, у него проблемы со сном, с едой, с поведением в школе и так далее, и вы чувствуете, что не можете это решить, лучше обратиться к специалисту”.
Алина Фаркаш тоже считает, что родителям не стоит обсуждать с ребенком сам факт селфхарма, “вывести симптом за скобки”.
“Мне кажется, не надо фиксироваться именно на этом, надо попытаться поговорить о том, что к этому привело. Я часто даже со своими ровесниками в подростковом возрасте разговаривала на эту тему: всем, кто пытался что-то с собой сделать – убегал из дома, например, - всем хотелось, чтобы родители увидели и остановили это, все, кого я знаю, надеялись, что родители или кто-то их увидит, остановит, поймет, и каким-то образом их спасет оттуда”.
“Представьте, что ваш ребенок писается в кровать. Вы же не будете с ним говорить: “Ты писался сегодня в кровать или нет?”. Не будете бесконечно фиксироваться на этом, а попробуете найти причину, почему это происходит. И, возможно, это даже не одна причина, а комплекс причин, просто ребенок не может все это сформулировать”.
“Я думаю, что нужно больше информации, больше об этом говорить. Более спокойный родитель, которого самого не захлопывает от ужаса перед этим действием, разговором и так далее, он как-то более устойчивая фигура и больше способен помочь ребенку, чем тот родитель, который весь погружен в свою вину и страх”.
(Примечание: в данный момент Алина Фаркаш прекратила все контакты с матерью, поскольку наладить отношения так и не удалось)
Более подробную информацию о самоповреждающем поведении вы можете найти на сайте британской организацией Mind. Она доступна на английском и русском языках.
Информацию о том, куда обращаться за помощью в Великобритании, можно найти на сайте NHS.
Инициатива "Hand to Hold" поддерживает русскоязычные семьи с детьми с особенностями развития в Великобритании.
Мы будем рады вашей помощи
Terms of use: You can share the content of this page only for personal and non-commercial use.
תגובות